Тема Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. никогда не перестанет быть актуальной. Сколько бы времени не прошло, а память о героях-освободителях будет передаваться из поколения в поколения.

В прошлом году в редакции газеты «Свет маяков» мы встречали в гостях замечательную женщину Елену Федоровну Луганцеву. Разговор с этой жительницей Новокубанского района был очень увлекательным. Ведь Елена Федоровна пришла к нам, чтобы поделиться воспоминаниями участника Великой Отечественной войны Алексея Сергеевича Прихленко. И сегодня мы начинаем знакомить наших читателей с уникальными свидетельствами новокубанского освободителя.

75let1

Жили как люди

«Отменить с 1 января 1935 года карточную систему снабжения хлебом, мукой и крупой и установить повсеместно широкую продажу хлеба и других продуктов населению из государственных и кооперативных магазинов» (из Постановления Пленума ЦК ВКП(б) 25-28 ноября 1934 года)

В тридцать пятом мы уже жили как люди. Хлеб ели, кашу, случалось. Пошли галушки, затирка… В степи, можно сказать, хорошо кормили, но на трудодни-то почти ничего, а те, кто дома, тоже ведь есть хотят. И приспособились мы.

Хлопцы, было, нарвут цветов разных в кизилевке, а то спаржи, черемши в лесу – и на базар; хоть дешево, но день-два прожить можно. Некоторые и воду продавали: берут из дому чайник, а то и просто ведро, кружку, идут в город и там городским на базаре городскую воду продают из крана, пятак – напиться. Ну, мы воду – нет. Самым лучшим было – дрова. Пойдешь в лес ночью, спилишь  дерево, сырое, конечно, и домой. Так два-три рейс. Дома на чурки их и  в печь на просушку – за сырые дрова гоняли, да и сухие ведь легче везти. На тачку уложишь их и айда! Трудно на гору вытянуть, обычно помогает кто-нибудь из своих, а там – сама катится, подталкивай потихоньку. Возле ямы, на полпути, отдохнешь и дальше. Солнце еще не взойдет, а тачка наша уже гремит по мостовой, городским спать мешает.

Туда – дрова, оттуда – хлеб. Хлеба в ларьках стало много. Хоть и очереди были большие, но все равно всем хватало. Было, идет вдвоем, а то и втроем – Гришку с собой тянули, восемь лет ему уже было, — станем в очереди у двух-трех ларьков или два раза в одну очередь – в одни руки больше двух килограммов не давали – и на неделю хлеба. Правда, белого не брали мы – дорогой, но иногда, если не доставалось черного, брали поклеванный, так его называли – это почти белый, только черт-те с чего сделанный, чего-то туда мешали…

Так вот и выкрутились мы. Тридцать четвертый,  тридцать пятый тяжелыми были годами, но уже не то совсем, что тридцать третий – уже не странно было… Правда, побаивались еще: вдруг, мало ли что, не дай Бог, вернется такое… Потом потихоньку успокоились.

А в тридцать шестом, тридцать седьмом начали обуваться, одеваться, дрова на базар уже в коробах на быках и лошадях возили. На трудодни стали давать хорошо: пшеницу, кукурузу, ячмень, арбузы – понемногу всего, что в колхозе родило. Обзавелись курами, появились собаки, кошки. У некоторых уже были коровы… И наша Лысая, что в тридцать четвертом мне теленком премию дали, в тридцать шестом коровой стала.

Годы ранней юности нашей

То время вспоминаем мы сейчас с грустью: оно ушло от нас безвозвратно и унесло с собой лучшую часть нашей жизни – нашу трудную и скоротечную молодость.

Жили мы в степи. Девчата – в глинобитном, крытом соломою общежитии. Деревянные топчаны вдоль стен, набитые соломой матрацы и подушки, глиняный пол, керосиновая лампа, клопы… Нашим, пацанячим, был амбар, стоящий посреди табора. В амбаре — голые нары. Желающие забирались на чердак – там клопов поменьше и от бригадира подальше. Спали покотом, кто на чем сообразит.

Рано утром, еще только заря заалеет – черги-черги-черги: девчатам не спится, девчата тяпки точат, в работе отставать им никак нельзя. Хлопцы, не только ими любуются, но и щупают глазами строчки на показателе трудодней. Стахановкам почет да уважение, им и любовь в первую очередь. А сами с подъемом не спешили, знали: бригадир проспать не позволит, не может пожалеть и задержаться со звонком до солнца. Зарею так сладко спится.

В уборку, которая длилась полтора-два месяца, спали в соломе, в пшенице под навесом, в бричках, коробах – где кому вздумается. В госпоставку и натуроплату за работы МТС отвозили первое зерно. Спешили. Соревновались. Снаряжали Красный обоз. «Хлеб – Родине!» — укрепляли на первом возу транспарант. Гордились, если колхоз привозил хлеб на заготпункт первым в районе.

Зерно в город возили, в основном, на быках и ночью. Зарею уже возвращались – семнадцать километров туда,  семнадцать  обратно. Распрягали быков и спать. С восходом солнца быков ловили, набрасывали на них ярма, брали вилы…

Водовозы должны были сделать на быках три рейса с Урупа. Это в общей сложности сто восемьдесят ведер воды и сорок два километра и 1,83 трудодня вполне хватало, чтобы в конце года не остаться в долгу за галушки.

Выходные – как бригади решит, слова «отпуск» не знали. Купаться на Уруп – по команде бригадира запрягали коней и с вечера пораньше катили под гору с песнями.

Бывали коллективные выезды в хутор в кино, но чаще, кто хочет  — пешком, в пробежку туда и обратно, — вечерних четырнадцать километров трусцой в прибавку к четырнадцати дневным часам манипулирования вилами, косой, тяпкой или чистиком… — это невольно готовило нас к тяжелейшему солдатскому труду и быту сороковых.

В бригаде вечерами – песни, пляски под балалайку. В клубе – балалайка и мандолина, а к ним в оркестр часто приносили из дому гитару, гармошку. На восьмидесяти квадратных метрах сто пар ног растирали грязь в пыль, вихрем гоняли ее по залу. От пыли, табачного дыма, копоти, жары гасли лампы; краковяк, барыня, тустен, частушки, «третий лишний» раскачивали стены.

Кино было событием, пацанам – праздник. Они наперебой просились у киномеханика крутить динамомашину – денег на билет не было. Счастливчиков было немного: четыре-пять человек, на ходу сменяя друг друга, брались за ручку и гнали до седьмого пота. Гудит динамомашина, трещит киноаппарат, гогочут парни, пищат девчата.

Песни – вот что было, пожалуй, в моде. Пройдут девчата из края в край пшеничное поле с колестирками, соберутся у дороги в круг – кто сидит, кто лежит, глазами небо меряют, любуются синью заоблачной, — и песня  широкая, звонкая, задушевная. Тут же некоторые, растрепав свои длинные косы, укладываются на колени к подругам, иная задремлет, наслаждаясь ощущениями от нежных прикосновений подружкиных пальцев, проворно перебирающих пышные волосы в поисках непрошенных постояльцев.

Дома в летнюю пору спали во дворах: свежий воздух, меньше блох. И звезды! Сколько на небе звезд, ярких, мерцающих! Далекие миры загадочные, прекрасные. Ощущение вечности бытия.

Хулиган, бандит, насильник и в голову не приходили. И хорошо было. Мир был для нас только таким, ничего другого мы не знали. «Чапаев», «Щорс», «Истребители», «Аринка», «Светлый путь», «Цирк», «Трактористы», «Большая жизнь», «Богатая невеста»… — заряжали нас энтузиазмом.

Интересовала ли нас политика? Были ли мы социально активными? Пожалуй, да. Комсомол в те годы был зачинателем в делах общественных, в вопросах трудовой жизни и быта молодежи, хотя возможности идейного роста, политического образования, повышения культурного поведения были очень и очень малы.

Большая политика была от нас далеко. Но к тому, что делается в мире и в стране, равнодушными мы, конечно же, не были. К примеру, судебные процессы по делам Пятакова, Вадека и других, Тухачевского, Якира и других, Бухарина, Рыкова и других будоражили наши умы и души.

«Не кощунствуйте, подсудимый!», — останавливал Вышинский показания очередного «изверга», который пытался убедить суд, будто на предварительном следствии он вынужден был признать свою вину под пытками, теперь же заявляет, что полностью невиновен.

«У, гад! Еще и выкручивается!», — дополняли мы Вышинского, с интересом читая публикации и радуясь тому, что очищаемся от «шпионов, убийц и вредителей».

В годы предвоенные

В 30-е годы нас, колхозников, да видимо и рабочих, глубокая нужда покидала ой как медленно. В 1937-ом, например, из 3250 районов РСФСР план по платежам государству от населения был выполнен лишь 10-ю районами (менее 0,5 %), в 1938-м – 125-ю, в 1939-м – менее, чем одной третьей части числа районов. Но, несмотря ни на что, нищий люд горел энтузиазмом, повсюду кипел величественный созидательный труд…

Великое дело – надежда! Хоть медленно, но мы-то шли в гору. Колхозники начинали чувствовать себя людьми, хозяевами. И первые после принятия Сталинской Конституции выборы в Верховный Совет 12 декабря 1937 года были настоящим всенародным праздником.

Работа, работа и работа. И больше не за страх, а за совесть. Откуда только брались силы. Был все-таки немалым и результат. За 1938-1940 годы продукция индустрии в стране в целом увеличилась почти в полтора раза.

А у порога – война!

Немцы же делали первые шаги на пути осуществления своих звериных замыслов. Они уже хозяйничали в Австрии, в Чехословакии, в Польше, во Франции, в Скандинавии, на Балканах… Война была у нашего порога, и большая часть народного труда уходила на укрепление обороноспособности страны.

В 1938 году ассигнования Народному Комиссариату Обороны составляли 21,3 % всех расходов, в 1939 – 26,3 %, в 1940 – 32,2 %, в 1941 – около 40 %  (7,8 млрд. руб., а израсходовано – 8,9 млрд. руб.). Валовая оборонная промышленность выросла за год: в 1938-м – на одну треть, в 1939-м – в полтора раза.

В 1941 году армия наша увеличилась по сравнению с 1937 годом в шесть раз и в первой половине 1941 года насчитывала 4 миллиона 207 тысяч человек. Если бы эта армия своей могучей грудью набрала воздуху перед жестоким боем, как птица перед полетом… Но она не собиралась взлетать… Августовский 1939 года договор о ненападении с фашистской Германией гипнотизировал. А 14 июня 1941 года эти 4 миллиона 207 тысяч человек, а вместе с ними и весь Советский народ, были успокоены заявлением ТАСС в «Правде», что слухи о концентрации фашистских войск на границе с СССР и намерении совершить на нас нападение лишены оснований.

Били ли мы беспечными? В короткую летнюю ночь под 22 июня после тяжелых дневных трудов все мы спали спокойно…

Продолжение следует…

Наша справка:

Алексей Сергеевич Прихленко родился 9 марта 1924 года в х. Стеблитском Новокубанского района.

После Великой Отечественной войны работал в родном хуторе. Преподавал русский язык и литературу. Избирался секретарем партийной организации колхоза им. Жданова Советского района Краснодарского края.

Умер 29 декабря 2006 года.