Владимир Георгиевич Ковалевский родился в г. Лабинске 12 июня  1937 года. Работал в управлении сельского хозяйства Новокубанского района с 1967 года инженером по ГСМ. Здесь начал писать в районную газету. Тогда материалы В. Ковалевского касались сельского хозяйства и ремонта техники. Сейчас он пенсионер. Часто вспоминает годы своей работы  на предприятиях Армавира. Ведь его трудовая биография была довольно насыщенной. И пишет обо всех веселых случаях из жизни небольшие рассказы. Увидела свет и его книга «Моя жизнь», изданная небольшим тиражом. В 2017-м юбилейном для себя и Краснодарского края году  Владимир Георгиевич начал писать воспоминания  о своем детстве. которое пришлось на военное время. Сегодня вниманию читателей мы предлагаем эти воспоминания.

Владимир Георгиевич Ковалевский родился в г. Лабинске 12 июня
1937 года. Работал в управлении сельского хозяйства Новокубанского района с 1967 года инженером по ГСМ. Здесь начал писать в районную газету. Тогда материалы В. Ковалевского касались сельского хозяйства и ремонта техники. Сейчас он пенсионер. Часто вспоминает годы своей работы на предприятиях Армавира. Ведь его трудовая биография была довольно насыщенной. И пишет обо всех веселых случаях из жизни небольшие рассказы. Увидела свет и его книга «Моя жизнь», изданная небольшим тиражом.
В 2017-м юбилейном для себя и Краснодарского края году Владимир Георгиевич начал писать воспоминания о своем детстве. которое пришлось на военное время. Сегодня вниманию читателей мы предлагаем эти воспоминания.

(Продолжение. Начало в №88 от 6 сентября 2018 года)

После освобождения от немцев Краснодарского края моя мама решила вместе с нами переехать на Кубань, в станицу Лабинскую, хотя  ей давали коммунальную квартиру в Москве.

В станице Лабинской нам дали на первое время комнату в подвале Госбанка, но вскоре мама продала часть вещей отца и купила недостроенную хату под камышом. Достраивали хату мы всей семьей, и я тоже помогал. Ходил вместе с мамой и старшей сестрой в лес за турлуком. Делали  стены, а затем обмазывали их глиной. Ходить за турлуком было очень трудно. Во-первых, надо было перейти вброд реку Лабу, которая из-за быстрого течения могла меня унести на глубину. А еще на перекатах станешь на камень, река тут же его переворачивает и бьет камнем по ногам. Во-вторых, мать навязывала мне тяжелые для меня вязанки турлука, да и ходили мы в лес километров шесть.

В такие голодные и холодные годы приходилось еще ходить в школу. В первый класс я пошел в 1944 году, он был особенно трудным, так как у нас не было денег купить тетради и учебники. Вместо тетрадей мать моя сшивала мне из старых газет подобие тетрадки, а вместо чернил был сок бузины. Одежда в это время на мне всегда была залатанная, но чистая, а туфли были разбитыми. И даже часто ходил босиком в школу. Помню как-то, это было уже в пятом классе, я пришел босиком в школу, и, находясь в классе, смотрю – на улице выпал снег. И мне из школы пришлось бежать домой босиком по снегу. После этого я сильно заболел и четыре дня не ходил в школу. Во время моей болезни к нам пришел домой наш классный руководитель Николай Иванович Беседин. Он посмотрел, как мы живем, и затем добился, чтобы мне выдали ботинки.

Когда к нам в первый раз в пятом классе пришел Николай Иванович, он представился и объяснил, что будет вести уроки математики и физики. У него было ранение головы. С одной стороны лба – углубление от осколка снаряда. Он просил нас на его уроках не шуметь, если мы не хотим, чтобы он умер в классе.

И действительно, его уроки проходили в полнейшей тишине и в очень спокойной и деловой обстановке. Все почему-то полюбили его уроки и к нему относились с большим уважением.

Жили мы в хате, вход в которую был через сенцы. В них хранилось топливо, в основном — заготавливаемый нами сухой бурьян. И потом через некоторое время у нас появилась коза. Коза зимой принесла козленка. В хате нашей зимой в морозные дни на стенах проступал иней, так что мы всей семьей спасались на русской печке, которую протапливали на ночь. При появлении козленка мы его на ночь забирали с собой на печку. Козленок у нас вырос необычным, поскольку имел четыре аккуратных и красивых рога. К осени он стал сильным и здоровым козлом. И появилась у него дурная привычка: увидит девчонок или женщин и бежит к ним. Ребята из школы иногда кричали мне:

— Вовка, выпусти козла!

Я выпускал своего козла Борьку, и он бегал за девчонками. Особенно любил бегать за теми, кто от него убегал. Из-за этого мне один раз чуть было не попало  от отца одной девчонки, благо я успел убежать и спрятаться, после чего больше не выпускал своего Борьку.

Зимой к нам пришел один мужчина и договорился с мамой о том, что он зарежет нашего Борьку, заплатит нам, как за всего козла, мясо отдаст нам бесплатно, а со шкуры и головы сделает чучело для музея, так как четырехрогий козел — это редкость природы.

В 1947 году ранней весной нашей семье совершенно нечего было есть. И мы голодали. Приходилось ходить на станцию и там выметать из углов соевую макуху. Затем мама стала покупать на рынке пуд кукурузы. И заставляла меня молоть на ручной мельнице, а затем просеивала крупу, отсеивала муку и делала нам лепешки, которые поштучно делила нам на целый день. Крупу несла на базар, и после продажи вновь покупала пуд кукурузы. Когда зазеленела трава, то в нашем рационе стали появляться щи из крапивы и лебеды. Летом, когда начали убирать урожай пшеницы, нам выдали карточки для получения одного килограмма хлеба в день.

Хлеб выдавали по карточкам в одном магазине на базаре. Из-за этого создавалась большая очередь. И многим хлеба не доставалось. Моя мама поднимала меня в четыре часа утра, чтобы занять очередь за хлебом. То было очень смутное время, только и слышно было, что кого-то убили, ограбили, изнасиловали. А магазин грабили прямо «по плану». Только в магазин завезут товар, и его снова грабят. Поэтому меня мама и посылала ночью занимать очередь за хлебом.

При этом говорила:

— Ты мальчик, тебя не тронут.

Так и ходил я целый год в любую погоду занимать очередь за хлебом, пока не отменили  карточки.

Когда рассветало, на базаре оживлялась жизнь. И мне было любопытно смотреть на людей. Я ходил мимо повозок с лошадьми. А особенно мне нравился один верблюд, который всегда стоял и с гордым и независимым видом жевал свою жвачку. Однажды ребята из школы, которая была за базаром, гурьбой начали дразнить животное: «Верблюд, верблюд Яшка, красная рубашка!» И тот не выдержал: как плюнул на них белой пеной, вот было смешно!

Когда стоял за хлебом, очень часто без очереди лезли военные, вполне здоровые мужики, с одной медалюшкой на груди, раскидывая таких, как я, пацанов и женщин, при этом крича, что они для нас завоевали свободу. А что мой отец погиб на фронте, то он для меня ничего не завоевал. Было очень обидно!

Когда в ожидании моей очереди за хлебом я ходил по базару, то я видел безногих мужиков, которые играли на немецких аккордеонах наши задушевные песни про войну, любовь и героизм солдат. Видел гадание с морскими свинками, которые вытаскивали из многих бумажек одну для человека, уплатившего за гадание.

А однажды был случай. Женщина поймала воришку за руку в своем кармане и начала его избивать. Вокруг собралась толпа людей. И одна здоровая тетка начала защищать воришку, мол, зачем ты бьешь пацана — «дите не виновато, а виновата во всем война». Но в это время к ней в карман залез другой воришка. И эта горластая тетка поймала его и стала избивать еще сильнее, чем первая.

На всю жизнь оставил  свой след один подлый и злой человек. Это было летом 1947 года. После уборки урожая нас, несколько пацанов, отправили в степь на сбор упавших колосков пшеницы. В степи нашли выжженное после уборки поле и начали собирать колоски в маленькие сумочки. Через некоторое время откуда-то на нас налетел объездчик верхом на коне и давай нас, 10-летних пацанов, стегать кнутом. Мы кинулись врассыпную. Я тоже убежал, но объездчик меня настиг. Стегал кнутом, загнал на край поля, где росли колючки-кавунчики. Скоро на моих ногах, а я был босиком, не было живого места от колючек. Тогда я пополз на коленях и руках. И вскоре все колени и локти у меня тоже были в колючках. А этот объездчик не переставал хлестать меня кнутом. Когда я взглянул на него, то на его лице было написано наслаждение высшей пробы. Я на всю жизнь запомнил его лицо. Когда лет через сорок я его встретил, он представлял собой жалкое дряхлое существо. И я спросил его, помнит ли он поле под Лабинском, и как он избивал пацана за горелые колоски, то его лицо перекосилось от испуга. И что-то в нем было такое гадкое и склизкое. Я плюнул ему в лицо и ушел, а что оставалось делать?

В Лабинске я жил по улице Лермонтова. И мимо нашего дома часто несли хоронить людей на кладбище, которое находилось в конце нашей улицы. Мы часто с соседскими мальчишками шли за похоронной процессией в надежде, что после похорон на поминках дадут что-нибудь поесть, но в большинстве случаев нам это не удавалось.

Когда я перешел в шестой класс, у нашей соседки напротив появился муж, который нигде не работал, пропадал ночами, а в обед собирал всю ребятню с нашей улицы и обучал нас воровскому делу. Заставлял лазить к нему в карман. И если ему не понравится, то сразу бил по ушам. Я оказался на редкость неумелым, и мне часто попадало от него. Однажды моя мама дозналась, за что я получил синяк на лице. И тогда срочно продала хату. И мы переехали в станицу Вознесенскую.

Там мы купили по тем временам хороший дом под железом, один из четырех кулацких домов, стоявших один возле другого. Я тогда считал, что мы попали в рай, так было красиво во дворе. В палисаднике было много цветов. Розы разных сортов, тюльпаны разного цвета, георгины, пионы, лилии, сирень. И особенно мне нравился запах жасмина. И был большой сад из фруктовых деревьев.

А огорода у нас было 75 сотых гектара. Вокруг нашего огорода росла белая акация, которая много мне доставляла хлопот при вскапывании огорода. Только оставь маленький корешок, и за лето вырастает двухметровое дерево. В огороде мы сажали в основном кукурузу и картофель. Урожаи кукурузы были отменными. Она вырастала до 4 метров в высоту и по два початка на каждом стебле. Чтобы обрабатывать все это, надо было приложить много труда. Моя мама вставала в 4 часа, готовила нам завтрак, будила меня и давала задание, что я должен был вместе с сестренкой выполнить за день. Приходила с работы она поздно, в 10-11 часов вечера, мы уже порой спали. И попробуй не выполнить ее задания! Такая мне выпадет порка, что запомнится надолго. Сейчас вспоминаю – несмотря ни на что, все-таки это было золотое и веселое время. После уроков в школе я выполнял только письменные работы, а по таким предметам, как история, география, русский устный и другие, никогда дома не открывал даже учебников. Мне было достаточно послушать объяснения учителя, и я мог даже через неделю почти слово в слово повторить то, о чем он нам рассказывал.

После уроков я всегда старался выполнить задание моей мамы и после этого шел гулять на улицу. Часто мои друзья, зная, что я не пойду с ними играть до тех пор, пока все не сделаю, шли мне помогать с работой. Поздними вечерами я  много читал и особенно когда стал учиться в техникуме. Мои друзья в станице Вознесенской отрыли пещеру в горе и прохладными вечерами мы залазили в нее, садились поплотнее, и я им рассказывал содержание интересных книг. Летом мы купались в реке Чамлык, играли в футбол, ходили в сады за яблоками и грушами.

В кино я впервые попал в тринадцать лет. И то, после того, как одну часть прокрутил за ручку динамо-машины, которая приводила в действие электричеством киноаппарат. Но это не всегда удавалось, так как желающих попасть бесплатно в кино было много. И мы часто с ребятами до начала кино залазили под пол сцены. И когда начинался фильм, мы тихонько по одному вылезали из своего убежища.

Летом, когда мне исполнилось тринадцать лет, я начал работать в полеводческой бригаде, и во время уборочной кампании к нам в колхоз «Свобода» пришла новенькая машина ГАЗ-51. Шофером на ней был молодой мужик Мишка, который один вывозил зерно на элеватор. Бригадир поставил меня на эту машину проводником. Моя задача была получить документы на зерно, на элеваторе затариться, разгрузить зерно с машины и полученные документы с отметкой о сдаче зерна отдать бригадиру.

Так, мы вдвоем с Мишкой работали трое суток. Я, конечно, немного отдыхал только тогда, когда нагружали машину зерном, но в пути я никогда не спал. Шофер же очень старался быстрее вывезти зерно на элеватор и работал почти без отдыха. Ночью, после трех суток работы, когда ехали с элеватора, Миша впервые попросил меня сесть за руль машины, я же сказал, что у меня ничего не получится. Он чуть ли не силой усадил меня на свое место, рассказал, как надо трогаться, как переключать скорость и тормозить. Заставил меня тронуться на машине, и я поехал. Он посмотрел, как я управляю, и сразу заснул. С тех пор у нас с ним была такая дружба – «не разлей вода», и мы с ним вместе разгружали машину, а то и днем он заставлял меня поспать, а сам без меня делал рейсы, ночью я садился за руль, а он в это время отдыхал, сидя со мной в кабине. Тогда же меня стали называть в бригаде механиком.

В бригаде на работу и с работы всегда ехали с песнями, такими грустными, задушевными и иногда  и очень веселыми. Работали по 12-15 часов в сутки и без выходных, но с надеждой, что завтра будет легче, и жить будем лучше.

 

В. Ковалевский

(Продолжение следует)