75let1

Уходят в историю страшные военные годы, но живущие сегодня не должны забывать, как это было. Страшные события отпечатались в памяти детей войны.

Мою душу бередят воспоминания. Закрываю глаза, а они тут как тут. Мне было всего четыре года, когда началась война. Помню, как вмиг люди стали суровее, перестали улыбаться. Мы жили в Темрюке. Отца призвали на фронт, а мама врач, ее знания  были нужны в родном городе.

Когда в 1942 году немцы подходили к Темрюку, мама стала работать в госпитале хирургом. Утром нас с сестрой, которой тогда едва исполнилось полтора года, мама отводила в садик, а вечером нас приводили посторонние люди или нянечка.

Бабушка, которая жила вместе с нами вскоре умерла, а у мамы не было даже возможности ее похоронить. Она была на работе. Чужие люди принесли гроб, соседка зажгла свечку, постояли немного и ушли. А мы с сестрой  куда пойдем? Остались у гроба, посидели на табуретках, да так и уснули. Маму привезли из госпиталя очень поздно…

А через несколько дней мы должны были эвакуироваться. Погрузили нас в открытые платформы вагона, где был еще и уголь. Только тронулись, налетели немецкие самолеты, да так низко, что отчетливо было видно нарисованные на них кресты. Началась бомбежка. В рупор кричали: «Бегите! Ложитесь!» А вокруг голая степь… Да взрывы, крики, страшный рев двигателей самолетов. А ведь в том эшелоне были  лишь женщины с детьми да старики. Наконец улетели самолеты, стало очень тихо. И вдруг недалеко от нас из воронки детский крик: «Мама, я ничего не вижу!» Я посмотрела, а мальчик был травмирован настолько, что потерял оба глаза. Эта жуткая картина до сих пор у меня перед глазами, хотя прошло много лет.

Нас снова вернули в город и сообщили, что эвакуировать будут по морю. Сказали взять только самое необходимое. Мама взяла чемодан с вещами, сумку с продуктами, а я куклу. Очередь на погрузку была очень большая. Помню, была женщина с большим количеством вещей. Она отнесла  на пароход вещи и двоих детей, вернулась за другими вещами, но вдруг началась тревога, налетели вражеские самолеты. По рупору передали: «Поднять трап!». Она кричала, плакала, просилась на судно, но ее никто уже не слышал. А через несколько часов сообщили, что пароход разбомбили, спаслись лишь несколько человек. А мы потеряли всякую надежду на эвакуацию. Но все-таки, спустя несколько дней повезло,  нас посадили на пароход. Но буквально через несколько часов объявили: «Всем в трюмы!». А я и несколько мальчишек спрятались под лодку на палубе. Мы увидели, как несколько матросов на лодке подплыли к большим металлическим шарам, из которых торчали стержни. Это были мины. Их разминировали.

А мы благополучно добрались до порта. Потом по железной дороге и снова через Каспийское море. Оказались на заливе Кара-Богаз гол. Мы купались в море, там не утонешь. Помню,  что мама уходила куда-то звонить, чтобы за нами прислали транспорт, поскольку нужно было еще добраться до следующей станции. Приехал ездовой на волах. И мы 10 часов добирались под палящим солнцем, без воды, по песчаным дюнам. Обгорели до крови, мама натягивала на нас вещи, что оказались в том единственном чемодане.

Так мы попали в Казахстан. Маму направили работать в село Чубаровку в ста километрах от города Арысь. Казахи нас встретили хорошо, угощали яблоками. Вспоминаю, что печь топили кизяками — это овечий навоз. Разжигали печь колючками, а собирать их ходили втроем: я, мама и сестра, которой уже исполнилось три года. Кое-как мы там перезимовали, а летом сильно заболела сестра. Мама повезла ее в Арысь в больницу. Меня оставила в больничном дворе, а сама не отходила ни на минуту от младшей дочери, поскольку состояние ее было очень тяжелым.

Помню, что мне очень хотелось есть. Но ничего не было. Увидела муравьиную кучу, опустила туда палочку, муравьи набежали и выделили кислоту. Попробовала, мне понравилось. В больничном дворе была еще будка с собакой. После обеда нянечка принесла собаке еду. Увидела меня и принесла для меня такой же еды из отходов. Но я была так рада, что сих пор благодарна этой женщине!

А когда наступила ночь, так замерзла, что залезла в будку к собаке, согрела и там заснула. Климат в тех краях резко континентальный. В летнем платьице ночью очень холодно. Проснулась я, услышав мамин голос. Она меня искала и звала.

Помню, как возвратился отец с фронта с  израненной  и изуродованной рукой. Она висела как плеть. Он угощал нас конфетами-подушечками, которые получал, находясь в госпитале. Он берег для нас эти незатейливые сладости. Подошли и другие дети, тогда отец дал каждому ребенку по одной. Это была такая радость!

Отца беспокоили раны, он был раздражительным, ночью кричал: «Вперед! Вперед!» Снились, видно, бои…

Когда освободили  Кубань, мы решили возвратиться домой. Сошли на станции, а до места назначения еще 25 км. Никакого сообщения не было этот путь шли пешком, я понимала, что нужно идти, а сестре это было еще непонятно, она хныкала. Родители поочередно несли ее на руках. Кое-как с перерывами и отдыхом мы добрались.

Когда я закончила 1-й класс, приехала  к бабушке, она жила под Одессой. У нее была корова, овцы и собака Дружок. Однажды бабушка ушла доить корову.  А в это время как загавкала собака, овцы заблеяли. Я сидела на крыльце у хаты и тут ко мне подходит, как я тогда подумала собака. Я встал и говорю: «Дружок! Дружок!» поворачиваю голову и вижу, что наш пес с поджатым хвостом, а передо мной стоит зверь с глазами, как два прожектора. Я уже поняла, что это волк.  Их в то время было  много. Я закричала, прибежала бабушка с коромыслом и ведром, отогнала хищника. Он так нехотя побежал из подворья. Огород и дом были незагорожены, а рядом степь, да кустарники. Сосед рассказал, что на другом конце села в этот вечер  волк утащил овцу. Волки заходили во дворы.

Позже мы перебрались в Новокубанск. Чтобы выжить и прокормиться брали по несколько огородов, поскольку жизнь была очень бедная. Но мы вы выжили…

А. Косова