Ходу в родную хатенку Кольке не было. И все же голод, холод, непонятная тоска иной раз заставляли плестись домой. Если матери не было, удавалось немного погреться. А то и перепадало чего-то из скудной еды. Но чаще уже у порога его останавливал сердитый окрик:

— Чего приперся, паршивец? Всю хату провонял! Ступай вон отсюдова! В коровнике твое место…

И, грязно ругаясь, мать выталкивала сынишку в шею за порог, не забывая награждать тумаками.

Колька, размазывая рукавом кацавейки слезы, тащился в коровник, где в укромном уголке уже давно наладил себе спальню, натаскав побольше соломы. Он никак не мог понять, за что его часто бьет мама, почему она всегда кричит на него и выгоняет из хаты. Ну, никак не мог объяснить семилетнему парнишке все это его незрелый умишко.

Еще меньше он был, когда мать запретила ему входить в хату. Выгнала в коровник. Определила ему место с животными, которых он пас. Ладно, не все тетеньки-доярки были, как мамка, злющие. Жалели, подкармливали. То кусок хлебца сунут, то молочка нальют. Только домой все равно хотелось. Вот и опять сходил. И опять мамка выгнала, изругала, на чем свет стоит. Да еще и наподдавала. Небось, Лешка-то в теплой хате всегда. И не гонят его оттудова. И кормят…

Один год сменялся другим. А в жизни Кольки перемен, считай, и не случалось. По-прежнему домом родным был коровник. По-прежнему попытки отогреться душой у родного очага кончались руганью мамки да изгнанием из хаты. Хотя уже подрос, вытянулся, на мать глядел сверху вниз, ослушаться не смел. Покорно сносил так и не понятый материнский гнев.

С мальства живущий в работе, в одиночестве, рос как придорожный цветок – жизнестойким, упорным, немногословным. Прячась в опустевшем, холодном коровнике, пережил месяцы фашистской оккупации. А лишь село освободили, явился в военкомат.

К трудностям Николаю было не привыкать. Хныкать, плакаться неласковая жизнь отучила. Потому в суровой солдатской среде стал быстро своим человеком. Хотя и годами многих младше, да жизнью хватке-смекалке обучен. Вот и стал разведчиком. Неплохо справлялся с заданиями. Скупой на похвалу командир не раз отмечал Николая Мацанова, в пример ставил.

Вот и в плавнях в мае сорок третьего отличился. Должны были группой во главе с младшим лейтенантом Гетманенко разведать, как без большого шума со стороны гитлеровцев через плавни перебраться. До последней нитки вымокли, зато все пулеметные гнезда обнаружили, все опасные места отыскали. Нашли укрытые пушки-минометы. Помозговали, как снежным комом на головы фашистам упасть. Чтобы своих поменьше потерять, а оборону фрицевскую прорвать.

Совсем без шума, конечно, не обошлось. Только задание батальон выполнил. Очень кстати оказались солдатская смекалка да житейская хватка разведчиков. Не помогли немцам ни укрытые доты-дзоты, ни упрятанные пушки-минометы. Выбили их с насиженного места. Да и ноги-то унесли немногие: большая часть так и осталась лежать в плавнях.

А за четкое выполнение задания и смелые действия в бою, в котором молодой солдат перебил не один десяток фрицев да еще захватил пулемет с боеприпасами, Николая Мацанова командование представило к ордену «Красной Звезды».

Не легкой прогулкой, тяжелой поступью солдатской шел Николай все дальше на Запад. И вроде оставался баловнем судьбы: хоть и цепляли пули, да как-то легко сходило. Только солдатское счастье капризно… На крошечный плацдарм на правом берегу Днепра, где батальон и зацепиться-то как следует не успел, обрушился огневой шквал. Н. Мацанова основательно изрешетило осколками мины. Как и кто переправил его через реку, кто доставил в госпиталь, он не знал. И до конца дней своих о том не проведал. Но именно благодаря ему или им, неизвестным, остался жив. Хотя из солдатского строя выбыл.

Сколько вытащили из него осколков, никто не считал. Только было их так много, особенно в руке, что хватило на многие годы. Но домой вернулся живым. С основательно искалеченной рукой. В родной хате для него места так и не нашлось. Приютили знакомые. С помощью добрых людей сгоношил собственную хатенку, куда и привел любимую Танюшу. И светом ясным осветилась жизнь…

Задумал подчинить трактор. Коли без ног на самолете летают да фашистов сбивают, а без рук тоже врага бьют, неужели он не сможет трактор заставить подчиниться одной руке? Вторая-то, хоть и незавидный, но тоже помощник. А осколки со временем выйдут… Не так много времени минуло, чтобы об увечье забыли. Делом доказывал, что человек в силах многого добиться, коли большое желание иметь да терпения добавить.

Подчинил и комбайн «Коммунар». Стали поступать в опытное хозяйство «Ленинский путь», ставшее частью КубНИИТиМа, более современные и сложные машины. Ни одна их них не минула рук Николая Мацанова. Про его увечную лишь тогда вспоминали, когда в очередной раз стоял перед коллективом победителем этапа соревнования и награду принимал.

Нашла знатного механизатора проплутавшая где-то в годы войны медаль «За отвагу». И когда провожали Николая на заслуженный отдых, пожалуй, впервые предстал он перед изумленными своими товарищами по отделению, перед коллективом хозяйства во всем блеске наград. Кроме воинских «За отвагу», «Жукова», орденов «Красная Звезда», «Отечественной войны» первой степени, лацканы праздничного костюма отягощали многочисленные почетные знаки в честь побед в соревновании, ордена «Ленина», «Трудового Красного Знамени», медали «За доблестный труд», «За  трудовое отличие», юбилейные!

Стоял Николай перед друзьями-товарищами, и от смущения глаза не знал куда девать. Ведь он — один из них. Вместе пыль глотали. Вместе потом обливались. А чествуют вот его. Будто что-то особенное сделал. А он просто работал. В полную силу. Как привык еще в детские годы. Не согласился бы, и сейчас покинуть родное поле. Да осколки все сильнее беспокоят. И почему жизнь такая короткая? Туда бы… В поле… Да подышать несравненным воздухом, что так сладко пахнет пылью, хлебом да машинами.

Ирина ЕВСЕЕВА